+7(495)695-15-10
ORATOR.RUКурсы ораторского искусстваЦицерон
гибель фрегата Медуза
телефоны






ИСТОРИИ

Муки на плоту «Медузы»

«История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель “Медузы”», – этими словами начинается книга «Гибель фрегата “Медуза”», в которой очевидцы этого кораблекрушения, инженер Александр Корреар и врач Анри Савиньи, описали 13-дневное скитание на плоту спасающихся пассажиров корабля.

Эта история в свое время вызвала огромный скандал, т.к. поразила всех своим трагизмом и жестокостью, на которую оказались способны люди, конкурирующие за выживание.

17 июня 1816 г. небольшая французская эскадра – фрегат «Медуза», корветы «Эхо» и «Луара» и бриг «Аргус» – отправилась из Франции в Сенегал. На борту каждого из кораблей находилось немалое количество пассажиров – солдат, чиновников колониальной администрации и членов их семей. В их числе были губернатор Сенегала Шмальц, солдаты «африканского батальона» – три роты по 84 человека, среди которых были люди разных национальностей, в том числе бывшие преступники. Флагманским кораблем «Медузой» и всей эскадрой командовал Дюруа де Шомарэ, неопытный капитан, получивший эту должность по протекции.

«Медуза» и «Эхо» оторвались от остальных кораблей. «Медуза» шла курсом, параллельным курсу «Эха», но ближе к берегу. Шомарэ боялся сесть на мель у побережья Африки и распорядился постоянно измерять глубину. При первых промерах лот даже не достиг дна, и Шомарэ успокоился, решив, что может беспрепятственно вести корабль к берегу. Однако более опытные моряки предупредили его, что корабль, по-видимому, находится в районе отмели Арген (на это указывали окружающий пейзаж и изменение цвета моря там, где его глубина была меньше). Шомарэ отмахнулся от этого предупреждения. Когда снова измерили глубину, она составила всего 18 локтей вместо предполагавшихся 80. В этой ситуации несущийся фрегат могла спасти лишь быстрая реакция капитана, но Шомарэ впал в какое-то оцепенение и упрямо вел корабль навстречу гибели. 2 июля 1816 г. в 160 км от берега «Медуза» со всего маху наскочила на мель.

Казалось, что еще не всё потеряно: воспользовавшись благоприятным ветром, фрегат можно было снять с мели. В подобных ситуациях очень важна организующая роль капитана, но Шомарэ был абсолютно деморализован случившимся. Он не знал, что делать, спасательные работы начались неорганизованно и велись беспорядочно, и первый день был потрачен без толку. Все дальнейшие попытки снять корабль с отмели оказались тщетными. Двое суток «Медуза» беспомощно простояла на мели, пока, наконец, не было решено построить плот, чтобы перенести на него груз с корабля и тем самым способствовать снятию судна с мели.

Неожиданно подул сильный ветер. Уровень воды поднялся, и появилась надежда на спасение. Однако под порывом ветра судно завалилось набок и затрещало по швам. В корпусе открылась течь, два насоса не успевали откачивать воду. В этих условиях было решено приступить к эвакуации людей.

Для эвакуации имелись шесть шлюпок и наспех сколоченный плот, размером примерно 20 на 7 метров. Нерешительность капитана передалась остальным, и при высадке с корабля всех охватила невероятная паника. Происходила жестокая борьба за наиболее безопасные места. Солдаты дрались прикладами, чтобы занять места раньше пассажиров.

Сначала для эвакуации команды и пассажиров планировалось использовать только шлюпки фрегата, для чего понадобилось бы сделать два рейса, но затем было решено задействовать плот и использовать его вместе со шлюпками.

По всем морским законам Шомарэ, как капитан, должен был покинуть судно последним, но не сделал этого. Он, губернатор Шмальц, старшие офицеры и другие самые важные пассажиры (т.е. вся элита «Медузы») разместились в шлюпках. На плот же погрузились те, кто попроще: несколько младших офицеров, тридцать матросов, большая часть солдат, большинство пассажиров и часть экипажа – всего 148 человек (147 мужчин и одна женщина, бывшая маркитантка). Командовать плотом было поручено гардемарину Кудену, с трудом передвигавшемуся из-за травмы ноги.

На покинутом фрегате осталось 17 человек, которым не нашлось места ни в шлюпках, ни на плоту. Это были самые незначительные и слабые люди (Дарвин был прав: в борьбе за существование выживает сильнейший).

Шлюпки должны были буксировать плот, идя на веслах. Таким способом предполагалось преодолеть 160 км до спасительного берега. Однако команда в шлюпках, включая капитана и губернатора, скоро осознала, что буксировать тяжелый плот практически невозможно. В условиях предштормовой погоды, опасаясь, что пассажиры плота начнут в панике перебираться на лодки, они перерезали буксировочные канаты и направились к берегу.

Те, кто были в шлюпках и те, кто были на плоту, понимали, что плот обречен: без руля и парусов им невозможно было управлять в штормовом океане. Имея огромную плотность пассажиров (более одного человека на квадратный метр), он то и дело кренился в стороны под их тяжестью. К тому же на плот не разрешили взять запасы провизии, чтобы не перегружать его, поэтому, даже если он и удержится какое-то время на плаву, пассажиры всё равно умрут от голода. Людей на плоту охватило чувство безысходности.

После того, как шлюпки отцепились и стали исчезать из виду, на плоту раздались крики отчаяния и ярости. Когда прошло первое оцепенение, сменившееся чувством горечи, проверили наличные запасы: две бочки воды, пять бочек вина, ящик сухарей, подмоченных морской водой, – и всё. Размокшие сухари съели в первый же день. Оставались только вино и вода.

Положение на плоту, оставленном на произвол судьбы, обернулось катастрофой. К ночи плот стал погружаться в воду. «Погода была ужасной. Бушующие волны захлестывали нас и порой сбивали с ног. К семи часам утра море несколько успокоилось, и нашему взору открылась страшная картина. На плоту погибло двадцать человек. У двенадцати из них ноги были зажаты между досками, когда они скользили по палубе, остальных смыло за борт».

Лишившись двадцати человек, плот несколько приподнялся, и над поверхностью моря показалась его середина. Все стали стремиться туда. Сильные давили слабых, тела умерших бросали в море. Три пассажира бросились в воду, чтобы покончить с собой. Выжившие разделились на противоборствующие группы – офицеры и пассажиры с одной стороны, и моряки и солдаты – с другой. Под вечер вспыхнул первый мятеж: недовольные солдаты и моряки восстали против офицеров. Ночь напролет на плоту люди дрались, в ход шли ножи, палки, кулаки. Во время шторма десятки людей погибли в борьбе за наиболее безопасное место в центре плота, либо были смыты волной за борт.

«Прошлая ночь была страшна, эта еще страшнее. Огромные волны обрушивались на плот каждую минуту и с яростью бурлили между нашими телами. Ни солдаты, ни матросы уже не сомневались, что пришел их последний час. Они решили облегчить себе предсмертные минуты, напившись до потери сознания. Опьянение не замедлило произвести путаницу в мозгах, и без того расстроенных опасностью и отсутствием пищи. Эти люди явно собирались разделаться с офицерами, а потом разрушить плот, перерезав канаты, соединявшие бревна. Один из них с абордажным топором в руках придвинулся к краю плота и стал рубить крепления. Меры были приняты немедленно: безумец с топором был уничтожен. И тогда началась всеобщая свалка. Среди бурного моря, на этом обреченном плоту, люди дрались саблями, ножами и даже зубами. Огнестрельное оружие у солдат было отобрано при посадке на плот. Сквозь хрипы раненых прорвался женский крик: “Помогите! Тону!” Это кричала маркитантка, которую взбунтовавшиеся солдаты столкнули с плота. Корреар бросился в воду и вытащил ее. Таким же образом в океане оказался младший лейтенант Лозак, спасли и его; потом такое же бедствие с тем же исходом выпало и на долю гардемарина Кудена. До сих пор нам трудно постичь, как сумела ничтожная горстка людей устоять против такого огромного числа безумцев; нас было, вероятно, не больше двадцати, сражавшихся со всей этой бешеной ратью!»

Когда наступил рассвет, на плоту насчитали 65 умерших или исчезнувших человек. Обнаружилась и новая беда: во время свалки в море смыло две бочки с вином и две единственные на плоту бочки с водой. Еще два бочонка вина были выпиты накануне. Так что на всех оставшихся в живых – более шестидесяти человек – теперь оставалась только одна бочка с вином.

Проходили часы. Горизонт оставался убийственно чистым: ни земли, ни паруса. Людей начинал мучить голод. Несколько человек пытались организовать лов рыбы, соорудив снасти из подручного материала, но эта затея оказалась безуспешной. Следующая ночь оказалась более спокойной, чем предыдущие. Люди спали стоя, по колено в воде, тесно прижавшись друг к другу.

К утру четвертого дня на плоту оставалось чуть более пятидесяти человек. Стайка летучих рыб выпрыгнула из воды и шлепнулась на деревянный настил. Они были совсем маленькие, но очень хорошие на вкус. Их ели сырыми. В следующую ночь море оставалось спокойным, но на плоту бушевала настоящая буря. Часть солдат, недовольных установленной порцией вина, подняла бунт. Среди ночной тьмы опять закипела резня.

«Морская вода разъедала кожу у нас на ногах; все мы были в ушибах и ранах, они горели от соленой воды, заставляя нас ежеминутно вскрикивать. Вина оставалось только на четыре дня. Мы подсчитали, что в случае, если шлюпки достигли берега, их пассажирам потребуется по меньшей мере трое или четверо суток, чтобы достичь Сен-Луи, потом еще нужно время, чтобы снарядить суда, которые отправятся нас искать».

На восьмой день на плоту оставалось в живых только 28 человек. Израненные, покрытые язвами, обессиленные, мучимые жаждой и голодом, одурманенные солнцем, люди впали в состояние апатии и полной безнадежности и ничего не соображали. Кое-кто бредил. Многие сходили с ума. Обезумевшие люди ползали по палубе и кусали друг друга за ноги. Некоторые уже пришли в такое исступление от голода, что накинулись на останки одного из своих товарищей по несчастью. «В первый момент многие из нас не притронулись к этой пище. Но через некоторое время к этой мере вынуждены были прибегнуть и все остальные». Мари-Зинаидаида, маркитантка из Сенегала, умерла в тот же вечер. Ее тело тоже съели.

На одиннадцатый день было принято бесчеловечное решение. Сильные выбросили за борт слабых и раненых, которые съедали их порции.

Наконец, на двенадцатый день, утром 17 июля 1816 г. на горизонте показался корабль, но вскоре исчез из виду. В полдень он появился снова и на этот раз взял курс прямо на плот. Это был бриг «Аргус». Взорам его экипажа предстало страшное зрелище: полузатонувший плот и на нем пятнадцать истощенных до последней крайности, полумертвых людей (пять из них впоследствии скончались). А спустя пятьдесят два дня после катастрофы был найден и фрегат «Медуза» – он, ко всеобщему удивлению, не затонул, и на его борту еще были три живых человека из числа тех семнадцати, которым не хватило места в шлюпках и на плоту.

В числе спасенных на плоту были Корреар и Савиньи. В 1817 г. они опубликовали записки об этих трагических событиях.

Эта публикация имела огромный резонанс. Франция была поражена, что ее просвещенные граждане могли опуститься до поедания трупов и прочих мерзостей. Разразился немалый политический скандал. Морское министерство пыталось воспрепятствовать появлению информации о катастрофе в печати.

Однако замять историю не удалось. Страшная катастрофа приобрела широкую известность благодаря тому, что оставила заметный след в искусстве. Французский художник Жан Луи Теодор Жерико, впечатленный этой трагедией, воспринял ее как общечеловеческую, вневременную историю, которая побудила его изобразить людей, терпящих муки на плоту «Медузы». Чтобы передать реалистичность картины, работая над эскизами, художник посещал больницы, где делал многочисленные наброски больных и умирающих; на побережье Нормандии он изучал движение морских волн. Полотно получилось действительно впечатляющим своей трагичной реалистичностью. В мае 1819 г. на выставке в Париже он представил свою картину «Плот “Медузы”» (1818-1819; Париж, Лувр) – одно из самых знаменитых полотен эпохи романтизма.

Члены жюри не скрывали своего негодования:
– Зачем потребовалось изображать именно эту гадость? Неужели иссякли античные сюжеты? – брюзжит один.
– Мы не можем согласиться с названием «Плот “Медузы”», – заключает председатель жюри. – Это нанесет неслыханное оскорбление чести королевского флота, авторитету морской администрации. Пусть наречет картину «Сцена кораблекрушения».

Картину Теодора Жерико жюри относит к XI классу, однако полотно имело огромный успех.

На море были трагедии с еще большими жертвами, уцелевшие свидетели кораблекрушений рассказывали о еще более потрясающих душу событиях. Но трагедия «Медузы» остается одной из самых известных благодаря знаменитой картине, запечатлевшейся в памяти людей.

           Вернуться к оглавлению